Лекарство от несправедливости

Опубликованная в начале апреля информация НИИ статистики Росстата о том, что 75% наемных работников в России находятся «у черты бедности», породила довольно оживленный отклик в СМИ. Напомним: по данным завсектором статистики труда, занятости и рынка рабочей силы НИИ Любови Уманец, примерно 10,7% работников в стране живут в нищете, еще 27,5% — в бедности, 37% несколько приподняты над бедностью, но до среднего класса не дотягивают.

Тема вызвала больший интерес у либеральных журналистов, нежели у государственников, и понятно почему. Для первых растущее неравенство — доказательство неэффективности государства. Для вторых же — рискованная тема: в государственнических СМИ существует концепция, согласно которой сегодняшняя Россия в социальном смысле практически преемница РСФСР, а восстановлению советских гарантий населению мешает главным образом нечто, обобщенно именуемое «наследием 90-х».

Понятно, что именно эту концепцию эффективно критикуют оппозиционные СМИ. К росту числа «работающих бедных» и некоторому сокращению среднего класса (с 15,5% в 2013 году до 12,7% в 2016-м) они прибавляют сокращение числа медучреждений и бесплатных услуг в них, сокращение числа учебных заведений и бюджетных мест. На выходе получается картина, не слишком напоминающая государство благосостояния.

Есть, правда, нюанс. Основной пафос либеральной критики в том, что в странах передовых, во-первых, процент работающих бедняков ниже. Во-вторых, это по большей части люди неквалифицированные: людей с образованием среди них жалкие проценты, в то время как у нас корпус бедняков включает работников образования (87%) и здравоохранения (85%). И в-третьих, «у них» при росте числа работающих бедняков этот рост развивается на фоне сохраняющихся социальных гарантий, а у нас — на фоне их таяния.

Иными словами, у критиков речь идет не о том, как сшить социальную пропасть или победить растущее неравенство, а о том, какие механизмы используются в передовых странах, чтобы это неравенство «обезболить».

И вот на этом месте начинается самое интересное. Потому что бедность критиками сегодня рассматривается как константа, которая всегда будет здесь. Справедливость же, по их версии, должна состоять в том, чтобы нищебродили не люди с образованием, а пьющие малоспособные грузчики и продавщицы. И чтобы даже эта серая масса имела свои продуктовые талоны и больницы для бедных. Как-то так.

Что тут важно. Надо напомнить, что до самого мирового кризиса, которому в этом году исполнится десять лет, концепция мировой либеральной демократии была другой. Предполагалось, грубо говоря, что нищета исчезнет в обозримом будущем за счет поглощения ее растущим средним классом. Прогресс, автоматизация, кредитование и особенно информационные технологии перетащат нищих в мир собственных домиков, медстраховок и турпоездок. Иными словами — в сверкающем завтра будут сверхбогатые, но не будет бедных.

За кризисное десятилетие концепция, как видим, поменялась. И она сквозит сегодня в большинстве тематических публикаций. Перетащить всех в «мидлы» не получилось — и вряд ли получится. Да и вообще «средний класс» — это был скорее бренд, чем стандарт. И его время, возможно, уже прошло.

Практически во всем мире, от Африки до США и от Австралии до Латинской Америки, мы который год видим, как доходы переползают с нижних этажей социальной лестницы на верхние. И уже который год это именуют «главной глобальной проблемой», и уже который год эта проблема усугубляется.

При этом нельзя сказать, что прогресс и технологии совсем уж ничего не дали.

Сегодня бедняки тоже как бы богатеют — в том смысле, что если в 1997 году у них было меньше проблем с лишним весом и вовсе не было мобильного интернета, то сегодня и то и другое есть у подавляющего большинства. То есть доступность калорий и информации безусловно повысилась.

Хуже обстоят дела с той версией социальной справедливости, которая предполагает для граждан свободу выбора судьбы. Тут прогресс как-то меньше заметен, а местами наблюдается даже регресс.

Так, последние публикации старейшего медицинского журнала Lancet показывают, что в США с 1970-х годов наблюдается расширение пропасти в продолжительности жизни между бедными и богатыми. Сейчас самый бедный процент американцев живет почти на 15 лет меньше, чем самый богатый процент (нищие пьют и колются, но фокус в том, что завоевания медицины год за годом все лучше обслуживают сверхбогатых, но не сверхбедных). Более того, как показала статистика, в целом в США в 2015 году впервые с 1993-го, то есть в первый раз за 22 года, упала средняя ожидаемая продолжительность жизни, а в среде «белого среднего класса среднего возраста» внезапно зафиксирован всплеск смертности — главным образом от алкоголизма и суицидов. Это уже говорит о том, что тенденция пошла не «на растяжение», а «на разрыв».

При этом в том же 2015 году средний класс (в той его версии, которую практикуют в США) впервые перестал быть большинством населения, скатившись ниже отметки в 50%. Правда, хитрым статистическим путем было показано, что лишь треть покинувших мидл-класс обеднели, в то время как две трети разбогатели. Но это слабое утешение при общей картине социальной поляризации.

Ну и еще нарисовалась одна интересная тенденция. Беднеющее мировое большинство год за годом все меньше имеет доступ к такому затратному жизненному сервису, как семья. Число граждан передовых ли, отстающих ли стран, состоящих в браке, непрерывно падает. Количество детей у них тоже меньше — причем в передовых странах оно давно уже ниже уровня воспроизводства. Зато богатеющее мировое меньшинство, «золотой процент», — женится и размножается вполне эффективно.

Все вместе это рисует, если не лицемерить, картину глобального разделения человечества даже не на классы, а на два народа — не просто с разными возможностями, но с принципиально разными ценностями. При этом самое поразительное, что ценности, пропагандируемые как передовые (индивидуализм, одиночество, малодетность), — это сегодня «ценности бедных» (включая небедный якобы средний класс). А богатые бережно культивируют ценности «архаичные» — благо непрерывно растущее благосостояние дает им такую возможность. Больше всего происходящее напоминает, строго говоря, ефремовский «Час быка» с разделением мира на «короткожителей» и «долгожителей» — а это была, напомним, антиутопия.

Я это все к чему. Мировая болезнь социального разрыва протекает в нашей стране, безусловно, острее и болезненней, чем в так называемых передовых государствах.

Но искать там лекарство бессмысленно. У них его нет.

Виктор Мараховский
https://ria.ru

Поделиться статьей